"Здравствуйте, многоуважаемая жена Елена Григорьевна" - так начинал свои письма с фронта Н.П. Глушков из д. Зимы

К 70-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов газета «Свеча» открыла рубрику «Помним, живём, гордимся». На её страницах мы вспоминаем имена тех, кто приближал эту Победу на полях сражений, но кто уже никогда встретит 70-й и следующие Дни Победы.

Ираида Алексеевна Глушкова из д. Самоулки хранит фронтовые письма отца и двух братьев своего мужа Николая Николаевича Глушкова. Жили Глушковы тогда в д. Зимы. В семье Николая Поликарповича и Елены Григорьевны было пятеро детей. Отец Николай Поликарпович, 1897 года рождения, и старшие сыновья Михаил, 1922 года рождения, и Леонид, 1925 года рождения, во время войны были мобилизованы. Дома с мамой остались Таисия, 1930 года рождения, Николай, 1939 года рождения, и крошка Галина, которая родилась 19 января 1942 года, а через несколько дней, 22 января, отец получил повестку на фронт.

Николай Поликарпович отправился вместе с лошадью на станцию Балахну Горьковской области. «Мы прибыли в Вологду 27-го, ехали двое суток. Сели в Свече очень удачно: состав шёл на фронт, чистый вагон, в нём же ехал начальник эшелона», - сообщил он домой с дороги. В действующую армию из-под Горького Н.П. Глушков был отправлен в Смоленскую область 15 марта. Примерно в это же время старший сын Михаил ехал эшелоном на Дальний Восток, его призвали вскоре после отца.
Николай Поликарпович стал служить в эваковзводе полевого медсанбата, располагавшегося в д. Бурмакино, линия фронта проходила в шести километрах. Из-за проблем со слухом летом его перевели в хозяйственный взвод. Служба шла своим чередом, но каждый день бойцы ждали, что их пошлют на передовую: «В настоящее время живу ничего, но получили приказ, что нас погонят на фронт. Наверное,  если поедем, то числа до 20 июня. А если не угонят, то числа до 24 еще поживем  в этой части. Но, наверное, придется поехать на фронт. Эх, эх, Григорьевна, я от Вас просил фотокарточку: как хотелось посмотреть мне на свою родную семью. Я на этом месте справил день своего рождения – 9 мая по старому стилю, покупал всё, что нужно. Я очень соскучился о вас, хотя бы побывать домой на пять минут, посмотреть на малых своих сирот» (14 июня 1942 года).

Николай Поликарпович часто писал домой, скучал по своей семье, жил их заботами: «Привет с фронта на родину. Здравствуй, моя многоуважаемая жена Елена Григорьевна. Шлю я тебе массу самых наилучших пожеланий и удач в твоей мирной жизни, желаю быть здоровой. Шлю своим деткам по горячему привету: Лёне, Тае, Николаю, Галюшке, которую не могу знать. Многоуважаемые дорогие мои малыши, желаю быть вам здоровыми. У меня не было бумаги, а теперь немного достал и опять придумал своих родных навестить. От Миши писем не получаю. Слышал, что он болел и очень скучает о доме. Я очень, очень его жалею, часто он в глазах у меня. А Лёне, может, скоро придется идти в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Лёня, если у тебя есть мало, мало свободное время – гуляй. О себе: живу пока по-старому, не знаю, что будет. Мы стоим в лесу. Лес большой, все берёза, осина, а под горой река. В свободное время пойдёшь на речку, местность красивая, но на сердце плохо. Каждую неделю почти два раза приходит духовая музыка для развлечения раненых и больных, и батальонные тоже есть музыканты. Но если бы проклятый Гитлер не навязал нам войну, то в местности этой земля много лучше нашей и сулит урожай озимых хороший, а яровых не скажу, потому что не видел. Я думаю, вы косите, как вы будете сено метать, почти одни женщины?» (1 июля 1942 года). За письма Николай Поликарпович сердечно благодарил своих родных: «Неоценимо благодарю тебя, что ты ещё не забыла меня. Получил Галину ручку, за что Таисию благодарю. Только ручка её из глаз слёзы добыла, я как раз был на политинформации, а мне передал товарищ повар ваши письма <…> Из вашего письма я узнал, что Павел Андреевич помер. В деревне Бурмакино, где располагался наш санбат, я его не видел, потому что палаток много, больных и раненых  тоже, а ходить нам некогда. Конечно, если бы я знал, что он ранен, то я  бы сходил к нему, а я не знал. Когда узнал из вашего письма, стал искать санитара, который за ним ухаживал, когда нашёл, долго с ним разговаривал. Санитар рассказал, что Павел был ранен в правый бок в грудь, лежал в палатке 5 суток, на шестые сутки  помер. Я когда провожал его на фронт из д. Бурмакино и когда попрощались, он сразу сказал: «Эх, Поликарпович, наверное, дома мне не бывать». Был он сапёром. Когда они пошли строем, я ещё с ним шёл метров сто, а потом остановился. Он шёл и все время на меня оглядывался, пока видно было. Хоронили Павла мои товарищи из взвода, а я, видимо, был в карауле»  (18 июля 1942 года).

Вскоре самого Н.П. Глушкова отправили на фронт, там он пробыл 27 суток, всё это время не писал домой – днём не было времени, а в вечерних сумерках плохо видел. Вернувшись с передовой, продолжал служить в медсанбате. «Я хожу в деревню Бурмакино мимо братской могилы, где похоронен Павел Андреевич, - писал он домой 25 сентября. - Я чисто отдыхаю на его могиле, где их похоронено 16 человек, и он мне ничего не скажет, а то всё раньше говорил: «Поликарпович, давай закурим», а теперь спокойно лежит. Очень я жалею его малых сирот. Никогда не пройду его могилу, чтобы мне тут не покурить. Лежит он в далёком краю, в чужом поле, родные его не видели и не знают, где их папка лежит. Эх, судьба наша такая: придётся всё перетерпеть, затем, родные, пишите письма чаще».

Наступила осень, в ноябре уже начались холода, а солдаты всё жили в землянках у реки, хорошо хоть выдали зимнее обмундирование. 16 ноября Николай Поликарпович перешёл в эвакотранспортный взвод, где также работал на лошади, обслуживал госпитали.

Давно уже не был дома хозяин, его интересовало всё, в каждом письме он спрашивал о ценах на продукты, о том, сколько хлеба осталось, что заработали на трудодни, наказывал смотреть за малышами – Колей и Галей, чтобы не простудились, давал какие-то советы: «Григорьевна и Лёня, если у вас дров нет, то как-нибудь пособирайте воза три дома в лесу, а потом, если баня не истоплена, то топите баню, будем живы, снова наживём. А насчёт Таисии, если учителя не принуждают, то не учись, а больше пиши, читай и считай на счётах дома, может и дома развиться, что и в школе» (3 октября 1942 года), «Григорьевна, ты писала насчёт стряпни на общем дворе, смотри сама насчёт своего хозяйства, чтобы в порядке было, а если сумеешь год прожить и хлеба хватит, то можно отдохнуть» (1 ноября 1942 года).

В 1943 году Н.П. Глушков служил на прежнем месте, всё чаще наваливалась тоска по родному дому: «Пущено письмо с 18 на 19 января 12 часов ночи, в которую ночь родилась дочь Галина, поздравляю с её рождением и первым прожитым годом, желаю ей наилучшего здоровья и великого счастья и на второй год её жизни. Затем ещё шлю горячий привет и низкий поклон жене Елене Григорьевне, и желаю быть здоровой и встретить меня с военной службы. Я вашу посылку получи,  за вашу сознательность я очень вам благодарен, потому что вы сознаёте нашу боевую жизнь. За эту хорошую посылку вас все мои товарищи благодарят. Григорьевна, береги малых детишек, а также и сама себя, может, скоро свидимся с тобою, может, судьба сведёт меня в свой родной дом, в родную свою семью». Единственной радостью называет Николай Поликарпович письма от родных: «Получил ваше письмо, в котором вы послали фотокарточки Лёни и дочери Галины. Она такая учудильная, просто радость и слёзы всё вместе. На эту карточку все ребята очень долго смотрели, и за это, Григорьевна, я тебе шлю большую благодарность. Очень и очень я рад: вся семья моя приехала ко мне на фронт, только Миши нет, а то все со мной» (21 февраля 1943 года). «Я писем не писал, потому что болел, а теперь стало лучше, и опять буду писать с большим желанием и нетерпением. Болезнь моя была трудная, переливание крови делали, но теперь всё же ничего. Григорьевна, Вы письма очень редко пишете, потому что не испытали нашу военную жизнь. Ведь письма – это только и радость, мы этим только сами себя и веселим. Григорьевна, пиши чаще. Пока мне ваши письма нужны, а может, придёт врем - и будут не нужны. Сегодня я жив, а завтра, может быть, останется от меня одна память» (6 мая 1943 года). 30 мая Николай Поликарпович прошёл перекомиссию, по результатам которой опять пока остался нестроевой.
В июле взвод, в котором он служил, приступил к заготовке сена для лошадей: «Я в настоящее время нахожусь на покосе с 18-го июня, наверно, прокосим числа  до 20 июля. У нас норма выкосить на бойца 0,5 гектара, но я не хожу косить, только немного гребу, а меня сразу назначили, как старика, готовить еду, охранять шалаш, всё наше имущество, винтовки и продукты и за лошадями ухаживать. Работы хватает, только одно плохо: ребята уйдут, а я один в лесу остаюсь» (10 июля1943 года).

 «12-го августа нас спешно разбудили ночью в час и повезли. Едем вперёд, на запад, немцы отступают, но с боем. Посмотрели бы вы, что делается.  Если у вас белый волос, стал бы черным, а черный сразу бы побелел» (16 августа 1943 года). «Получил от Миши письмо, только адреса нет. Он от меня неподалёку, в 300 километрах в Тульской области. Дорогая жена, сижу я пишу письмо под сосной на солнце, живём мы всё время на воле, обогреться нечем. Проклятый немец отступает и все деревни сжигает. До нашего прихода у него были построены землянки, их тоже взорвал. Мирное население всё эвакуировал, и жителей никого не увидишь. Деревень нет, всё поля, только можно понять по колодцу да саду, что тут была деревня» (осень 1943 года).

 «Я решил написать от глубокой скуки по вас. Очень плохо сейчас живу, условия плохие, грязно. Жители живут плохо: ничего у них нет, разуты, раздеты, просто жаль людей, как они страдают от проклятого Гитлера. В помещениях живут по 25 человек, просто жуть. Смотришь на людей: были по два года у немца, забрали, приехали обратно на родину, и признака нет, где была деревня или где был дом. Семьи свои потеряли, детей расстреляли и посожгли, так что полное мучение людям. Дорогие мои родные, вам тоже трудно, но вам хоть не грозит опасность и не страшно, а работы много, и нет мужа и сыновей, но хоть детки при себе. У вас хлеба не хватает, можно выйти побираться: деревни часто. Всё же посевы у вас есть – хлеб  и картошка. А у нас деревни  близко нет, 20 – 30 километров деревня от деревни стоит, посевов не было, люди приехали от немца. И вот как люди переживают <…> Ещё большая вам от меня благодарность за ваши фотокарточки. Пока их не было, плохо, когда имею всю семью при себе, очень хорошо. Но как посмотришь, сразу сердце не выносит, слёзы в глазах. Смотришь, смотришь, ничего не говорят, трудно и трудно переживать этот момент. Скоро разобьём кровожадных гитлеровцев и будем живы, то, может,  встретимся со своей родной семьей, а пока  переносите все трудности, жалейте малышей, я на этом своё письмо заканчиваю» (17 декабря 1943 года).

Чем дольше Николай Поликарпович не видел свою семью, тем больше скучал, а  в письмах звучали нежность и поэзия: «Беру перо в руки, пишу письмо от скуки, лети, моё взывание, никому в руки не давайся, дайся тому, кто мил сердцу моему. Здравствуй, жена Елена Григорьевна, также дорогие детки мои, а потому разрешите вам передать боевые свои приветы, которые шлю вам уже третий год, и не могу все переслать. Дорогая семья моя, я плохо пишу и плохо соображаю: больная моя голова уже третий год болит и сердце гложет, судьба такая проклятая» (7 февраля 1944 года).

 «Хочу сообщить я вам о себе, что я в настоящее время болею, заболел 30 апреля. На сегодняшний день начинаю сидеть, болезнь моя была тяжелая – воспаление лёгких, температура 42. Григорьевна, сама знаешь: болеть в чужих людях – не у родной мамочки или не у родной своей жены. Никто так не пожалеет и никто так не уважит, но что же делать, все перенесём» (11 мая 1944 года).

Последнее письмо Николай Поликарпович послал домой 27 мая 1944 года, было оно из д. Шитово Смоленской области: «Я вам писал, что начинаю исправляться, да такое себе полную разгулку сделал: 21 мая командир дал мне задание двои грабли сделать, я их к обеду сделал, сам себя сможил и вспотел. А 22-го, по старому, не видел, какой он был 9-го мая день ангела, и уколи так, что я чувствую трудно, у меня нет охоты кушать. Не печальтесь за меня, может быть, скоро исправлюсь».
Долго не получая писем от мужа, Елена Григорьевна сделала запрос в Народный комиссариат обороны, на который был ответ: Н.П. Глушков умер 11 июня 1944 года в госпитале от пневмонии лёгких, похоронен в братской могиле с. Быстрянское  Могилёвской области Белорусской ССР.

(О судьбе сыновей Н.П. Глушкова читайте в следующих выпусках рубрики).
 

Елена Дёмина.

Фото из личного архива И.А. Глушковой.